Бен Маршал встречается с… Жаном-Мишелем Жарром

Мудрые рассуждения Маэстро электронной музыки о современном обществе: «В мире сплошь из кошек и собак, труднее стать кенгуру...»

Бен Маршал:
Ваш отец - Морис Жарр - был композитором, а мать - Франс Жарр - погибала в нацистских концентрационных лагерях. Как это повлияло на Вас?

Жан Мишель Жарр:
По-настоящему я плохо знал своего отца, потому что мои родители развелись, когда я был еще совсем ребенком. Зато моя мать оказала на меня сильное влияние. Она принимала активное участие во Французском Сопротивлении. Думаю, она воспитала во мне чувство толерантности и верность своим убеждениям. Когда я был маленьким да и после, когда стал подростком, а затем – юношей, во Франции царила атмосфера ненависти к Германии. Моя мать учила меня различать нацистов и немцев. Она учила меня не путать идеи и людей.


Б.М.:
Дэвид Стабс недавно написал написал книгу «Страх музыки», в которой он попытался объяснить, почему люди так критичны по отношению к авангардной музыке и в то же время гораздо лояльней относятся, скажем, к экспериментальной живописи. Поскольку Вы работали со Штокхаузеном (немецкий композитор, дирижер, музыковед и педагог – прим. переводчика), как Вы думаете, почему так происходит?

ЖМЖ:
Причин миллион. Зачастую то, что изначально считалось авангардом, становилось классикой через 30-40 лет. Стравинский был авангардным композитором, теперь он – классик. Но, похоже, Штокхаузен каким-то образом продолжает оставаться авангардистом. По моему пониманию это от того, что он подходит к музыке с исключительно разумной точки зрения. Картины Пикассо не были порождением разума в чистом виде. Они в значительной степени являлись частью живого мира. Но вот в чем важность. Трудам Штокхаузена не стать классикой в том виде, каким стало творчество Пикассо, но его техники, а также новаторские идеи, автором которых является он сам и другие представители его поколения, стали хрестоматийным рабочим пособием для музыкантов. Последующие поколения применили эти теории для создания произведений более музыкальных в нашем понимании. Я никогда не буду сравнивать себя с этими новаторами, но их теории повлияли на меня. А также на “The Beatles”, “Pink Floyd”, “Chemical Brothers”, “Daft Punks”. Все мы сильно обязаны этому наследию.


Б.М.:
Тогда, в конце 60х, для того, чтобы работать с синтезатором требовалась в буквальном смысле слова лицензия MIT (лицензия Массачусетского Технологического Института для использования в сфере научных разработок – прим. переводчика). Сейчас же любой подросток с помощью приложения для создания музыки Garage Band может запросто сочинять электронную музыку. Раздражает ли вас это?

ЖМЖ:
Этот вопрос о различии поколений можно обсуждать бесконечно. Так ли легко молодежи делать то, что мне в свое время давалось большим трудом? Мне кажется, вопрос не в том, насколько это сложно было делать раньше, а в том, что теперь появилась база - границы и законы. Их необходимо соблюдать, зато в их рамках мы безгранично свободны. Суть в том, что эти инструменты позволяют нам выбирать почти что из бесчисленного множества вариантов. А еще они используются во всем мире – с точки зрения пользователя с ними легче работать, но есть и сложность: на удивление все выбирают одни и те же варианты из массы возможных. Глобализация захватила и творчество.


Б.М.:
Да, согласно современной теории эволюции наиболее заметный скачок в развитии происходит в том случае, если индивид существует в относительной изоляции. Именно поэтому дикая жизнь в Австралии…

ЖМЖ:
Именно. В мире сплошь из кошек и собак, труднее стать кенгуру.


Б.М.:
Как думаете, ваши лазерные шоу когда-нибудь отодвигали музыку на второй план?

ЖМЖ:
Конечно, нет. Мне как раз кажется, что они дополняют музыкальный ряд. Стоящий за ноутбуком человек не слишком привлекателен. Думаю, что от живого выступления люди ожидают чего-то большего.


Б.М.:
Появлялась ли у Вас когда-нибудь идея об аскетичном акустическом туре?

ЖМЖ:
Ха-ха. Ведь это как раз сродни тому, что я делаю. Множество «наворотов», которые требовали отдельной подготовки, сейчас исполнять проще простого. И выступления от этого становятся более камерными. Правда стоит отметить, что некоторые из Ваших читателей не согласятся со словом «камерный» по отношению к комплексу O2 Arena (концертная площадка в Лондоне, рассчитанная на 20 тысяч зрителей – прим. переводчика).


Б.М.:
Ваш альбом 1983 года "Музыка Для Супермаркетов" - сознательный вызов обществу. Почему Вы издали его в единственном экземпляре?

ЖМЖ:
Я сочинил его специально для авангардной выставки искусств Supermarche. Но еще я хотел, чтобы альбом сам по себе стал ее экспонатом. Я создал его, потому что наступила эра CD и я точно предугадал ее разрушительное влияние на музыку. Во-первых, диски уступали виниловым пластинкам по звучанию. Во-вторых, футляр для CD таил в себе угрозу: он делал незаметными дефекты изображения за счет снижения качества печати обложки. И наконец, CD-диски продавались в супермаркетах. И покупали их как какую-нибудь картошку или зубную пасту. Я выпустил альбом в единственном экземпляре на виниле, а затем продал его на благотворительном аукционе. Он был куплен более, чем за 70 000 франков, что сделало его самым дорогим в истории. И все же музыка до сих пор продается в супермаркетах, а появившийся формат MP3 еще более худшего качества, чем CD.


Б.М.:
Какой самый опасный в Вашем представлении наркотик?

ЖМЖ:
Любой наркотик, который можно достать в интернете. Интернет сам по себе наркотик, а также очень удобное место для продажи других себе подобных. Печально, что в сети эта мечта анархиста мгновенно превратилась в самый жестокий, циничный и назойливый маркетинговый инструмент, который когда-либо существовал. Мой прогноз таков: следующую культурную революцию совершат сегодняшние дети. Они распознают в сети этот отвратительный порабощающий порок и откажутся от него.


Б.М.:
Представьте, что в руках у меня чемодан, в котором 100 миллионов Евро. Чтобы получить деньги, нужно лишь согласиться с условием: какой-нибудь парень из Китая свалится с велосипеда и умрет. Согласны?

ЖМЖ:
Вам ведь придется рассказать мне, что это за бедняга? Конечно, придется! Ага, ну тогда, возможно, я возьму эти деньги и поделюсь ими с горе-велосипедистом и его семьей. Думаю, часть денег причитается ему, так как он чуть было не распрощался с жизнью, а часть – мне, так как я так удачно взял у Вас деньги, тем самым предотвратив убийство.