30 лет спустя после «Oxygene» Жарр по-прежнему свеж и полон сил (27 сентября 2010)

Порой мы забываем о том, что электронная музыка имеет не только немецкие корни. Существует расхожее мнение, что этот стиль начался с Kraftwerk, Can, Neu или Tangerine Dream (прим. пер.: немецкие коллективы, пионеры электронной музыки и краут-рока) и, так или иначе, имеет немецкий привкус. Но это не совсем так. В электронной музыке с самого начала были и другие ингредиенты.




Вернемся на миг в 70ые. Сентябрь, 1977 год. Музыкальные чарты, первоклассный панк, и кто на вершине? Между Элвисом и Дэвидом Соулом разместился не один, а целых два электронных сингла. И оба из Франции. На втором месте удивительный космический Space с песней «Magic Fly» – а двумя строчками ниже – Жан Мишель Жарр с «Oxygène» - необычным, будто из научно-фантастического фильма, синглом.



Команда Space давно потеряла связь с Землей, а Жарр продавал альбомы большими тиражами, давал концерты для миллионной аудитории у подножия Пирамид Гизы и в Париже. Он и сегодня в свои 60 с хвостиком – на зависть многим - в отличной форме. Мы сидим друг напротив друга в подходящем к случаю ретрофутуристическом интерьере citizenM hotel – сплошь стеклянные стены и дизайнерская мебель. Сегодня мы с Жарром будем говорить о его дружбе с Сержем Гинзбургом, симпатии к Себастьяну Телье, печальном конце техно-оптимизма. Мы не успеем обсудить его отношения с Шарлоттой Рэмплинг, Изабелль Аджани и Анн Парийо, возможно, поговорим об этом в следующий раз. Но зато в нашей беседе мы затронем тему родителей, любовь Жарра к архитектуре и абстрактной живописи.



Но в целом разговор будет об электронной музыке – ее происхождении и развитии. С чего она начинается и где заканчивается. «Нет ничего удивительного в том, что электронная музыка зародилась во Франции и Германии», - рассказывает Жарр. «Я всегда считал, что популярные во всем мире рок и поп появились исключительно благодаря американской и английской этнической музыке. А у электроники другой прототип – классическая музыка. И традиционно классика была распространена в Континентальной Европе. А именно в Германии и Франции».



Конечно, эту точку зрения можно и оспорить. Есть и в Америке подобные столпы электроники: звуковая лаборатория BBC radiophonic workshop, Вэнди Карлос или даже Майк Олдфилд. Но Жарр заглядывает в еще более далекое прошлое: Париж – «мой учитель» Пьер Шеффер, Кёльн - Карлхайнц Штокхаузен. То есть если следовать его логике, история электроники начинается именно в Европе. И Жарр – хоть и не всегда истина в последней инстанции – тоже часть этой истории.



Для него это была целая эпоха в музыке. Жарр родился в 1948 году и помнит, как в послевоенном Париже мама – героиня Французского Сопротивления – брала его с собой в джазовый клуб. «Какие люди играли в этом заведении! Арчи Шепп, Дон Черри, Джон Колтрейн и Чет Бейкер. Я и понятия не имел, что это за ребята, но приходя по вечерам в клуб, все время ошивался с ними по соседству. Помню день своего 8-летия. Чет Бейкер усадил меня на пианино и сыграл мне на трубе. Всякий раз, вспоминая тот день, я чувствую в своей груди эту мелодию. Вполне возможно, что это первое в моей жизни проявление связи с музыкой на физическом уровне. Когда я оглядываюсь назад в прошлое, то понимаю, что этот случай сильно повлиял на мои отношения с музыкой. Я общаюсь с ней через звуки, а не только с помощью нот».



Его отец – Морис Жарр – композитор - писал музыку к фильмам Дэвида Лина («Лоуренс Аравийский» и «Доктор Живаго») и подобным ему режиссеров. Он оставил семью, когда Жарру было всего 5 лет, и был в жизни сына скорее белым пятном. «Он жил в Америке, и, к сожалению, мне очень его очень не хватало. Иногда мне казалось, что открытый конфликт с отцом гораздо лучше, чем полное отсутствие отношений. Ребенку сложно ужиться с такой пустотой. Да и взрослому человеку тоже. Это как черная дыра в душе». Жан Мишель уверен, что отец не оказал влияния на его творчество, по крайней мере, на сознательном уровне. «Возможно, на генетическом, но не более».



В конце 1960х годов в Париже он познакомился с работами Пьера Шеффера, и это знакомство в значительной степени сформировало отношения Жарра с музыкой. Так как на тот момент он собирался стать художником.



«Мне необычайно нравилась лирическая абстракция – Джексон Поллок, Пьер Сулаж и так далее». Шеффер натолкнул его на мысль заняться чем-то подобным в музыкальной сфере, «создавать музыку при помощи звуков, записывающей ленты, ножниц и скотча». Коллаж скорее аккустический, чем визуальный.



«На будущей неделе мы отмечаем 100-летний юбилей со дня рождения Пьера Шеффера» - говорит Жарр. «Обидно, что это событие мало кому интересно – даже во Франции. Я считаю, будь он американцем, он был бы куда значительней Джона Кейджа, ведь это Шеффер придумал всё то, что чем мы сейчас пользуемся в работе – семплирование, лупы (прим. пер.:от англ – loop), реверсивные звуки. И однажды я сказал себе: «Вот именно то, чем я хочу заниматься».



«Есть принципиальное отличие в работе немецких музыкантов – «Tangerine Dream», «Kraftwerk» и других ребят – чрезмерная компьютеризированность. У них здорово получалось, но музыка выходила слишком механизированная и неживая. Я же, напротив, воспринимал музыку, как кухню, где смешиваются ингредиенты, ароматы и текстуры». Одним словом, принцип Жарра – это естественность и даже чувственность. Весьма по-французски.



В отличие от учителя он время хотел объединить электронную и поп-музыку. Сначала он писал французские поп-песни для таких певцов, как Патрик Жуве и Франсуа Харди, но это был только разогрев. Он воплотил свои амбиции в альбоме Oxygene. И приобрел тем самым многочисленных поклонников.



Его музыкальные произведения вполне в духе времени, но если вслушаться в них чуть внимательней, то можно найти сходство с Себастьяном Телье. Это не музыка у нас похожая, говорит Жарр, просто мы схожим образом передаем свои чувства.



Жарр понимает, что делает масштабные световые и видео-проекции, и из-за этого сам теряется на фоне зрелищных шоу и декораций. Это происходит потому, что «человек, стоящий на сцене за ноутбуком в течение 2х часов – не самое увлекательное и притягательное в мире зрелище».



Его турне «2010» куда более камерное, а его название – это дань Артуру Ч. Кларку, давнему поклоннику Жарра. Закрытые площадки, на сцене 4 человека и 70 инструментов (все аналоговые). «Мне очень хотелось показать, что и с электронными инструментами можно дать живой концерт. Мы живем в обществе, которое боится любых неожиданностей. Все должно быть чисто и гладко, заранее подготовлено. То же самое касается и нашей повседневной жизни. И вдруг ты сам себя подставляешь, ведь во время концерта могут возникать разного рода накладки. Но это объединяет тебя со зрителями, создает совершенно иную доверительную атмосферу в зале».



Всякое может случиться, но Жарр и по сей день выступает со своим самым первым синтезатором. «Эти старички надежнее многих компьютеров, потому что раньше их изготавливали из тех же деталей, что и военную технику».



С Жарром приятно поговорить. Он открытый, проявляет интерес сам и заинтересовывает собеседника. Если быть честным, он нравится мне гораздо больше, чем его музыка. Наша беседа подходит к концу, и я спрашиваю его о связи между жизнью и творчеством. «Для композитора жизнь и музыка неразрывно связаны друг с другом,» - отвечает Жарр. «Но в этом есть и свой минус. Если вы хотите быть счастливым, не становитесь художником или композитором. Это не так-то просто».



Почему же? Не от того ли, что все композиторы непременно эгоисты? «Нет...» - начинает он, а затем соглашается, «да, есть немного. Но речь не об этом. Растить детей или иметь крепкую семью тоже неимоверно тяжело».



Но Жарр имел ввиду не эгоизм в чистом виде. Он хотел сказать о разнице между мудростью и творчеством. «Настоящий мудрец творцом не является. Мудрый человек сродни Диогену в бочке. Ему не нужно ничего доказывать. Вы являетесь художником или композитором до тех пор, пока не обрели мудрость, или пока у вас есть психологические проблемы. Совершенно недавно я понял, что у многих музыкантов – у рок-звезд - не было отца».



Конечно, он мог иметь в виду и самого себя. И Джона Леннона, думаю я. «Роджера Уотерса», - добавляет он. «Уйму людей». Как заявляет Жарр, такая потеря ведет к легкой степени шизофрении, желанию спрятаться в своем собственном мире. Вот это и стимулирует творчество. И также несет в себе определенный негатив.



«Безусловно, в реальном мире не очень-то здорово жить с этим; постоянное балансирование на грани сильно выматывает. Когда ты находишься в мире искусства, то не уделяешь должного внимания и заботы тем, кого любишь; а с другой стороны, погружаясь в повседневную жизнь, можешь неожиданно столкнуться с чувством неудовлетворенности из-за того, что недостаточно времени уделяешь творчеству. Поэтому-то быть композитором не так уж и здорово. Это не лучший вариант для тех, кто желает спокойной жизни».